
Салат и телятина проскочили
27 июня 1993г.
воскресенье
21-30
Салат и телятина проскочили на ура. Я навел фокус на очередную рюмку.
– Студент, стапэ! – приказал Жорик.
– Что такое?
– Не нажрись как вчера. Оставь силы на фестиваль. О! Кирюха нарисовался. Надо потрещать. Ты в разговор не встревай. И с бухлом не части!
К нам подошел высокий, под два метра, и очень худой парень, на десять лет старше меня. Сухо поздоровался, примостился на стуле с краешка, скользнул взглядом по мобильному, лежавшему меж тарелок, покосился на графин с водкой, отодвинулся. Жорик вынул из портфеля стопку бумаг, порылся, вытащил из середины листок, скользнул взглядом по строчкам... ухмыльнулся:
– Кино хочешь снять?
– Ну да.
– На Оскар?
– Э-эээ, ну-ууу, – пожал плечами Кирилл, изображая пантомиму "почему бы и нет, если фишки мои".
– Нарядно. Не стандарт. Кем работаешь?
– Это, в общем, на телевидении…
Жорик скосил глаз в сторону листка и подсказал:
– Помощник осветителя?
– Да.
– Значит так, Кирюха. Бюджет хоть завтра нарисуем. Сколько надо в цифрах?
– Ну, сорокет… по минимуму. Лучше бы соточку, конечно.
– А отдавать как будешь?
– Что?
– Деньги дадут не за красивые глазки, а в долг, и хорошо, если без процентов. Каким образом вернешь?
– Ну, про это разговора не было. Я не думал.
– Так подумай, – Жорик улыбнулся. – Кино снимешь согласно договора. Бюджет как в сказке. Но потом, как в жизни, придут быки с вопросами: «Где бабло с нашим интересом и чем закроешь тему?» Ответишь?
Кирилл окаменел пораженный таким поворотом. Я тоже удивился, как все не просто в кинематографической жизни. Жорику пауза, возникшая за столом, надоела через минуту.
– Так, Кирюха. Давай не будем пороть горячку. Поступим как серьезные люди. Обойдемся без кредитов. Откроем контору, намоем бабла и рискнем собственными средствами. Снимешь фильм, какой захочешь. Полгода хватит, чтоб соточку поднять и просрать. Никто не спросит про интерес.
– Какой интерес?
– Стандартный, десять процентов в месяц. А ты как думал? Никто не хочет вымораживать бабки. Считай. Съемки месяц. Перед съемками подготовительный период тоже месяц, потом – монтаж с озвучкой месяца на два и прокат полгода. Бабки спонсора зависнут на год. Попадос на триста штук если с интересом*. Ответишь? Не ответишь. Мути контору.
– Э… Какую?
– Не знаю, – Жорик пожал плечами. – Мне, как татарину, без разницы: что ебать подтаскивать, что ебаных оттаскивать Тебе какой бизнес ближе? С чем справишься? Ролики для кабельного клепать, например. Доступ к бетакаму* имеешь?
– Конечно.
– Вот и славно. Начинай директором рекламного агентства и шарашь рекламу. Кино снимем как жирок нагуляешь. Бери рюмку. За рекламное агентство!
Я махнул стопочку, завороженный умением Жорика мутить дела в любой сфере. Кирилл, ошарашенный не меньше, махнул водки, зажевал черемшой, запил минералкой.
За четверть часа мы выпили два по сорок за процветание рекламного агентства и важнейшие из искусств – кино и цирк*. Потом Жорик обменялся с Кириллом номерами с условием обязательного созвона, после чего будущий директор будущего рекламного агентства исчез с кучей извинений. Ссылаясь, что край, жопа, опаздывает, шеф с говном сожрет. Занял у Жорика десять тысяч рублей на такси и был таков.
Я проводил мутным взглядом стоеросовую осинку, удалявшуюся, превращавшуюся в колосок, исчезнувшую. Сообразил, что надо стопорить с выпивкой, флора мерещится не к добру. Сосредоточился на плошке с салатом. Взял в руки нож с вилкой, прицелился... приступил к поеданию, рассматривая публику.
Публика казалась славной. Присутствовавшие знали друг друга с детсадовских штанишек. Появление каждого прибывшего вызывало цунами восторга. Со всех сторон неслись охи, ахи, расспросы про дела, здоровье и, вообще, «где пропадал? давай сюда!» Кавалеры троекратно лобызались, дамы терлись щечками. Лица лучились неподдельной радостью встречи. Воздух сахарился от сладкосердечия. Приятные милые люди окружали меня.
Я поверил: счастье в жизни есть и заключается в достойной творческой работе и достойном интеллигентном отдыхе после. Почему никто не надоумил меня заказать жизнь литератора или режиссера? Досада уколола и пропала. Я, забыв о наказе не частить, плеснул себе и Жоре. Тот оторвался от блокнотика благосклонно: «На здоровье!».
Чокнувшись, опрокинули внутрь оптимизм.
Хорошо!
Жора ухнул, покрутил головой, кивнул администраторше и оп! К нам подсадили двух девчонок. Я был представлен финансистом Романом. Девчонки взвизгнули, представились Лидочкой и Аллочкой, студентками театрального института, цапнули по рюмке. Жора предложил тост за великого Станиславского*. Выпили. Потом без перерыва выпили за не менее великого Немировича. За такого же великого Данченко* пили без меня.
Откинувшись на спинку стула, я наблюдал, как официантка приносит еще один, то ли третий, то ли четвертый графин водки, ставит закуски. Девчонки пили водку. Закусывали. Пили. Не закусывали, отходили поплясать под ансамбль. Возвращались. Пили...
У-э-ффф!
Я сконцентрировал внимание на собственных ощущениях. Употребляемая водка травила внутренности совсем не так, как пиво вчера. Меня плющило, гнобило и выворачивало. Определенно, органам пищеварения не нравилось употребление сорокопроцентного спирта. Вчера после трех литров пива тоже пришлось не сладко, но пивное опьянение не вызывало тревоги и ненависти непонятно к чему.
Тем временем Жорик встретил очередного знакомца, привел за стол и начал выпытывать, почему засиделся в сраном НИИ, не пора ли заняться делом. Знакомец, представившийся Вадимом, имел вид озадаченный. Крутил головой по сторонам, хлебал водку как робот, произнося вместо тостов:
– Нужно помещение! Идеи есть! Начну хоть завтра!
– А у нас наоборот, – махал кудлатой головой Жорик. – Помещений на дивизию, а идей не хватает. Давай еще по одной!
Лидочка с Аллочкой радостно поддакивали. Точно, не хватает идей! Мир застрял в модерне! Выпьем за постмодерн*! Еще по одной!
Потом мы сдвинули столы с соседями.
Я напился до беспамятства и факт прибытия домой в памяти не сохранил. Куда девались будущие актриски, тоже не помнил.





