В этой сцене автор создает пронзительную метафору того состояния отчаяния и бессмысленности, которое охватило российское общество в 1993 году. Герой идет, не зная зачем, теряет силы, падает, готов сдаться — но продолжает путь. Это точное описание того, как миллионы людей существовали в условиях экономической катастрофы: каждый день как подъем на очередной этаж, каждый шаг дается с невероятным усилием, и никто не знает, что ждет за горизонтом.
Физическое измерение кризиса
Автор описывает путь через пустыню в терминах физического страдания. Ноги вязнут в песке по щиколотку, каждый шаг равен подъему по лестнице, на стопятидесятом этаже конечности превращаются в мозоли. Это не просто усталость — это изнеможение, граничащее с невозможностью продолжать.
Эта метафора точно передает ощущение жизни в России 1993 года. Экономический кризис не был абстракцией из новостных сводок — он был ежедневной физической реальностью для десятков миллионов людей. Гиперинфляция в 26 раз за предыдущий год означала, что зарплата обесценивалась буквально на глазах. Люди получали деньги и бежали в магазин, потому что завтра на эту сумму можно будет купить вдвое меньше.
Обесценивание труда и жизни
Покупательная способность вкладов в Сбербанке упала на 94 процента. Представьте: человек всю жизнь копил деньги, откладывал на старость, на детей, на квартиру — и в одночасье эти накопления превратились в ничто. Десятилетия труда, миллионы часов работы обесценились до символических сумм, на которые нельзя купить даже продукты на неделю.
Это и есть превращение ног в мозоли. Работаешь, трудишься, прикладываешь усилия — а результат стремится к нулю. Каждый день как подъем по бесконечной лестнице, и с каждым этажом становится только тяжелее, потому что силы кончаются, а конца не видно.
«За чем иду? Куда?» — потеря ориентиров
Центральный вопрос фрагмента: за чем иду? Куда? Герой не знает ответа. Он идет за танком, в сторону клубящейся пыли. Но зачем? Что там? Есть ли там вообще что-нибудь, кроме новых страданий?
Это ключевая метафора состояния российского общества в период конституционного кризиса. Страна двигалась в неизвестном направлении. Реформы проводились под лозунгами создания рыночной экономики и демократического общества, но реальность не соответствовала обещаниям. Куда ведет этот путь? К процветанию или к катастрофе?
Обещания за горизонтом
Вера говорит герою: там вода, там нас спасут. Это голос надежды, голос тех, кто еще верил в светлое будущее. Реформаторы обещали, что нужно только потерпеть, преодолеть трудный период — и дальше все наладится. Ельцин и его правительство говорили о необходимости «затянуть пояса», пережить трудные времена ради будущего благополучия.
Но сколько можно терпеть? Когда наступит это будущее? «Узнать бы, что ждет за далекой чертой там за горизонтом, и зачем так страдать» — это не риторический вопрос. Это крик отчаяния миллионов людей, которые не понимали, во имя чего они теряют свои сбережения, работу, привычную жизнь.
Политический кризис как утрата смысла
К 1993 году политическая ситуация в стране достигла абсурда. Две ветви власти — президент и парламент — претендовали на легитимность, обвиняли друг друга в узурпации полномочий, нарушении Конституции. Обе стороны утверждали, что действуют в интересах народа и страны.
Но что это означало для обычного человека? Кому верить? За кем идти? Президент говорил, что парламент блокирует необходимые реформы. Парламент утверждал, что президент разрушает страну и попирает Конституцию. Оба были правы и оба были неправы одновременно.
Двоевластие и паралич
После 21 сентября, когда Ельцин подписал указ о роспуске парламента, страна оказалась в состоянии юридического абсурда. Верховный Совет объявил о прекращении полномочий президента. Конституционный суд признал действия Ельцина неконституционными. Но президент продолжал осуществлять свои полномочия, опираясь на поддержку силовых структур.
Кто был легитимным главой государства? Ельцин или Руцкой, которого Верховный Совет объявил исполняющим обязанности президента? Какие законы действовали — принятые парламентом или указы президента? Куда идти, если не знаешь, кто у власти и какие правила действуют?
«Амба!» — момент капитуляции
На двухсотом этаже герой падает на песок и произносит: «Амба!» Конец. Больше нет сил. Дальше идти невозможно. Это момент полной капитуляции перед обстоятельствами.
Многие россияне в 1993 году переживали именно это состояние. Апатия, ощущение бессмысленности любых усилий. Зачем работать, если зарплата обесценивается? Зачем копить, если сбережения сгорают? Зачем что-то планировать, если завтра все может измениться?
Социальная апатия и выживание
По данным социологических опросов того времени, большинство населения находилось в состоянии депрессии и растерянности. Люди не участвовали в политической жизни, не интересовались происходящим — просто пытались выжить. Найти еду, заплатить за коммунальные услуги, не потерять работу. Все силы уходили на элементарное физическое выживание.
Апрельский референдум показал интересную картину: большинство выразило доверие Ельцину, но одновременно высказалось за досрочные выборы и президента, и парламента. Люди хотели просто, чтобы этот кошмар закончился — неважно как. Лишь бы появилась определенность, лишь бы стало ясно, куда идти дальше.
Вера как голос продолжения
Героя сопровождает женщина по имени Вера — символическое имя, которое трудно не заметить. Вера подбадривает, тянет за руку, не дает остановиться. Когда герой падает, она применяет физическое воздействие — «град шлепков помассировал череп и грудную клетку».
Это образ той силы, которая заставляла людей продолжать жить даже в самых тяжелых условиях. Вера — не обязательно религиозная или идеологическая. Это вера в то, что жизнь продолжается, что нужно идти дальше, потому что альтернатива — смерть в пустыне.
Абсурдность продолжения
Но автор не романтизирует эту веру. Диалог построен на взаимных оскорблениях и физическом насилии. «Заткнись. Нет сил базарить. Проваливай». — «Вставай, дурак. Пошли». Это не возвышенная взаимопомощь, а грубое принуждение к продолжению пути.
Именно так многие воспринимали жизнь в России того времени. Не героическое преодоление трудностей, а тупое упрямство, нежелание сдаваться просто потому, что сдаться означает умереть. Не благородная борьба за светлое будущее, а животное желание выжить еще один день.
Отказ от веры: «Если болван, оставайся без меня»
Наступает момент, когда даже Вера отказывается от героя. «Если болван, оставайся без меня», — говорит она и уходит. Вера не бесконечна. У терпения есть предел. У надежды есть граница.
Это важная метафора для понимания событий осени 1993 года. Почему противостояние переросло в вооруженный конфликт? Почему не удалось найти компромисс? Потому что обе стороны исчерпали запас терпения. Ельцин больше не хотел договариваться с парламентом. Верховный Совет больше не верил обещаниям президента.
Разрыв социального договора
В более широком смысле, 1993 год стал годом окончательного разрыва того негласного социального договора, который существовал в советском обществе. Государство обещало заботиться о гражданах — предоставлять работу, жилье, образование, медицину. Граждане в обмен отказывались от политических свобод и соглашались на ограничения.
Новая система этот договор разорвала. Государство больше не гарантировало социальных благ. Но и свободы, которые должны были прийти взамен, оказались иллюзорными. Когда 4 октября танки стреляли по парламенту, стало окончательно ясно: никакого нового договора не будет. Есть только власть и насилие.
Жажда как метафора экономического кризиса
Финал фрагмента возвращает нас к физическому страданию. «Захотелось пить. В горле пересохло, запершило. По пищеводу прокатился вал огня». Жажда — это не просто дискомфорт, это угроза жизни. Без воды человек умирает.
Экономический кризис 1993 года был именно такой угрозой для миллионов людей. Не абстрактным ухудшением статистических показателей, а реальной угрозой физическому выживанию. Люди не могли купить еду. Пенсионеры не могли оплатить лекарства. Семьи не могли обогреть жилье зимой.
Статистика катастрофы
За 1992-1993 годы уровень жизни большинства населения упал в несколько раз. Реальные доходы сократились более чем на 40 процентов. Треть населения оказалась за чертой бедности. Смертность выросла, рождаемость упала. Начался демографический кризис, последствия которого ощущаются до сих пор.
Приватизация, которую проводили с использованием ваучеров, превратилась в грандиозный обман. Президент Ельцин в августе 1992 года ввел анонимные приватизационные чеки указом, отменив принятый парламентом закон об именных приватизационных счетах. Это было сделано во время летних каникул Верховного Совета, когда большинство депутатов разъехались из Москвы — чтобы не успели оспорить решение.
«Неприятно подыхать от жажды» — экзистенциальный итог
Последняя фраза фрагмента звучит почти комично в своей буквальности: «Боже мой, как неприятно подыхать от жажды». Герой формулирует очевидную истину таким простым языком, что это вызывает горькую улыбку. Неприятно. Да, определенно неприятно умирать от жажды в пустыне.
Но за этой кажущейся простотой — глубокая горечь. Потому что именно так многие россияне воспринимали свою жизнь в 1993 году. Неприятно терять все сбережения. Неприятно не знать, будет ли завтра работа. Неприятно видеть, как страна разваливается. Неприятно наблюдать, как танки стреляют по парламенту в центре столицы.
Отсутствие героики
Автор сознательно избегает любой героики или патетики. Герой не сражается с обстоятельствами, не призывает к борьбе, не произносит возвышенных речей. Он просто констатирует факт: подыхать от жажды неприятно. Это честность безнадежности.
Именно так воспринимали ситуацию большинство россиян. Никакой романтики революционных перемен, никакого энтузиазма строительства нового общества. Просто усталость, отчаяние и ощущение абсурдности происходящего. Зачем все это? Ради чего страдания? Что ждет за горизонтом?
Пустыня как состояние общества
Пустыня в романе — не просто декорация, а метафора состояния российского общества. Пустыня — это место, где нет привычных ориентиров, где каждый шаг дается с трудом, где постоянно угрожает жажда и смерть. Где горизонт манит обещанием спасения, но никогда не приближается.
Российское общество в 1993 году находилось именно в таком состоянии. Старые ориентиры исчезли вместе с распадом СССР. Новые еще не сформировались. Экономика разрушена, политическая система дисфункциональна, социальные связи ослаблены. Люди двигались по инерции, не зная, куда идут и зачем.
Красное небо и неподвижный кристалл
Герой смотрит на небо: «Красное небо, коричневые тучки и неподвижный кристалл в вышине». Красный цвет традиционно ассоциируется с кровью, революцией, насилием. Коричневые тучки — возможно, отсылка к фашизму, к тоталитаризму. Неподвижный кристалл — символ чего-то холодного, безучастного, вечного.
Небо не меняется. Над пустыней страданий и смерти висит это красное небо с неподвижным кристаллом — символ безразличия высших сил или судьбы. Никто не придет на помощь. Никто не изменит ситуацию извне. Герой может умереть в пустыне, и небо останется таким же красным и безучастным.
Продолжение пути: необходимость без смысла
Несмотря на отчаяние, несмотря на желание сдаться, герой все-таки встает и делает несколько шагов. «Массаж подействовал освежающе. Я встал... исполнил шаг, второй, третий». Физическое воздействие, пусть даже в форме побоев, заставляет тело двигаться.
Это метафора того, как работало российское общество в условиях кризиса. Люди продолжали жить не потому, что верили в светлое будущее, а потому что физически не могли остановиться. Нужно было идти на работу, даже если зарплату не платили. Нужно было покупать еду, даже если денег едва хватало. Нужно было продолжать существовать, потому что альтернатива — смерть.
Механическое движение без веры
Но после того, как Вера уходит, герой снова падает. Без веры — даже в такой грубой, материальной форме — продолжать невозможно. Человек не может двигаться вперед, не имея хотя бы минимального представления о том, зачем он это делает.
События октября 1993 года во многом стали результатом именно этой утраты смысла. Когда люди перестают понимать, зачем им нужна власть, которая их обнищает, или парламент, который не может защитить их интересы, — они становятся безучастными. А в условиях безучастия общества власть решает конфликты силой.
Заключение: пустыня как приговор
Сцена заканчивается тем, что герой лежит на спине в пустыне, умирая от жажды. Он не достиг цели, не нашел спасения, не получил ответа на вопрос «за чем иду? куда?». Он просто исчерпал силы и остановился.
Это мрачная, но честная метафора состояния России в 1993 году. Страна двигалась в неизвестном направлении, теряя силы с каждым шагом. Обещания спасения оказывались миражами. Конфликт властей разрешился насилием, но не принес ответов на главные вопросы: куда мы идем? Зачем эти страдания? Что ждет за горизонтом?
Автор не дает ответов, потому что их нет. Есть только пустыня, красное небо, жажда и неизвестность. Есть только бессмысленное упрямство продолжать путь, когда силы кончились. Есть только вопрос, который повисает в воздухе без ответа: «Узнать бы, что ждет за далекой чертой там за горизонтом, и зачем так страдать».
Россия 1993 года была именно такой пустыней — местом, где люди страдали, не понимая зачем, где каждый шаг давался с невероятным усилием, где горизонт обещал спасение, но никогда не приближался. И когда силы кончились, не нашлось ничего, кроме насилия и крови на песке этой метафорической пустыни.
Вернуться к главе Я отправился